Абай (Ибрагим) Кунанбаев биография стихи на русском уикипедия

Абай (Ибрагим) Кунанбаев

Абай Кунанбаев — великий поэт, писатель, общественный деятель, основоположник современной казахской письменной литературы, реформатор культуры в духе сближения с русской и европейской культурой на основе просвещенного либерального ислама.

Абай родился 10 августа 1845 г. в Чингизских горах Семипалатинской области (по нынешнему административному делению) от одной из четырех жен Кунанбая, старшего султана Каркаралинского окружного приказа. Семья Абая была потомственно аристократической, и дед (Оскенбай) и прадед (Иргизбай) главенствовали в своем роду в качестве правителей и биев. Ему повезло в смысле семейного уюта и домашнего воспитания, поскольку и мать Улжан и бабушка Зере были чрезвычайно обаятельными и одаренными натурами. Именно с легкой руки матери данное отцом имя «Ибрагим» было заменено ласкательным «Абай», что означает «осмотрительный, вдумчивый». Под этим именем он прожил всю свою жизнь и вошел в историю.

Начатое в раннем детстве приобщение к устному творчеству народа и домашнее обучение у муллы было продолжено в медресе имама Ахмед-Ризы. Одновременно он учился в русской школе и к концу пятилетней учебы начинает писать стихи. С 13 лет Кунанбай начинает приучать Абая к административной деятельности главы рода. Ему пришлось вникнуть в межродовые тяжбы, ссоры, интриги и постепенно он испытал разочарование к административно-политической деятельности, что привело к тому, что в возрасте 28 лет Абай отходит от нее, целиком занявшись самообразованием. Но только к 40 годам он осознает свое призвание как поэта и гражданина, в частности, поставив под стихотворением «Лето» свое имя (ранее он приписывал свои сочинения другу Джантасову Кокпаю). Значительным импульсом в раскрытии высоких потенций Абая в этот момент стало его общение с ссыльными русскими, с Е.П. Михаэлисом, Н. Долгополовым, С. Гроссом. Обращение Абая к русской культуре, испытавшей в XIX в. свой период «бури и натиска» в литературе и искусстве, оказалось тем более естественным, что в восточной традиции поэтическое слово ценилось чрезвычайно высоко. Абаю оказалась близка поэзия Пушкина, Лермонтова, Гете и Байрона. Он в своих переложениях их на казахский тонко передавал дух переводимых стихов и адаптировал к мироощущению соплеменников.

На протяжении 20 лет чрезвычайно разносторонне расцветает гений Абая, он завоевывает необычайный авторитет, огромную и доселе в степи не встречавшуюся популярность. К нему стекаются акыны, певцы, композиторы, вокруг него толпится талантливая молодежь, создается социально-философская и литературная школы.

Но Абай как властитель дум вызывает дикую зависть, бешенное озлобление, проявившееся в самых коварных формах. Последние удары судьбы связаны со смертью Абдрахмана и Магавьи. Он отверг лечение недуга и добровольно обрек себя на смерть. Он похоронен около своей зимовки в долине Жидебай, вблизи Чингизских гор, на 60 году жизни.

Я с утеса кричал,
Мне простор отвечал —
Отвечали горы и дол.
Но услышав звук,
Я искал вокруг:
Как, откуда тот звук пришел?
Был все тот же утес иной, —
Отклик есть, но отклик пустой.

* * *

Велика у меня,
Широка родня, —
Одиноким быть нет причин,
Велика семья, но не понят я
И живу средь людей один.
Как могила шамана, я
Одинок — вот правда моя!

Нельзя полностью понять трагическое ощущение одиночества, испытанное Абаем, без учета двух обстоятельств. Первое и самое принципиальное обстоятельство состоит в импульсе к преобразованию культуры народа, который Абай дал. Речь идет прежде всего о словесной культуре, о поэтической традиции. Казахская специфика фольклора, несмотря на свою традиционность, и до Абая не исключала индивидуального творчества, о чем свидетельствуют сохранившиеся имена акынов, певцов, сказителей, композиторов, импровизаторов, мастеров поэтического состязания. Абай во все это привнес совершенно новое качество. Он влил в культуру казахов целый поток образов, форм (сатира, лирика, откровения, пейзажная лирика, исповедь) сюжетов, идей из иных культур и традиций, что означало включение казахской культуры в мир большой культуры классических цивилизаций и привитие свойственных последним духовных опытов к традиционной культуре казахов. В числе этих ино-культур и арабская культура в таких ее крупнейших документах как «Коран» и «Тысяча и одна ночь», а вместе с ней эллинистическая традиция Аристотеля и Александра Македонского. Затем тысячелетняя персидская культура и литература, которая в традиции семьи Абая вошла в его сознание с детства и закрепилась сознательным обращением к творчеству Фирдоуси, Саади, Низами, Навои, Физули. Совершенно новым, дотоле неизведанным был для казахов до Абая мир русской культуры в связи с европейской культурой и европейской традицией. Но опорой восприятия Запада является глубоко осознанный Восток, приверженность исламу.

Есть сюжеты, которым самой судьбой предназначено кочевать. Подобно мифу об одноглазом чудовище, перенесенном из степи в Средиземноморье в виде гомеровского Полифема, один из сюжетов Гете через российские равнины дошел до степных кочевий в виде известных переложенных Абаем на музыку стихов. Лермонтов перевел гетевскую «Ночную песнь странника», от этого и оттолкнулся Абай в своей элегии «Карангы тунде тау калгып». Такие совершенно разные культурные пласты были Абаем органически претворены и органически приживлены к древу казахской традиции. Именно в этом творческом сплаве — сила Абая, мощь его культурного воздействия, ни с кем не сравнимая всенародность творчества. Вызывает удивление сходство казахского песенного творчества с оперным искусством, но оно становится вполне понятным к контексте импровизаций Абая. Сказанное о вкладе Абая в казахскую культуру будет не до конца логичным, если мы не упомянем того, что творчество Абая не замыкается рамками сохранившихся текстов и мелодий, а включает в себя могучее воздействие его личности. Он выступал в качестве советника, рассказчика, ненавязчивого наставника, учителя, организатора неофициальной школы талантливых литераторов, просветителя, который в беседах, в разговорах щедро делился прочитанным, продуманным.

Все сказанное, казалось бы, говорит о прочной нерасторжимой творческой связи с окружением, с народом, о встречных потоках симпатий и откликов, исключающих саму возможность трагического одиночества. Но жизнь, как правильно заметили наши предки зороастрийцы, не состоит из одних только светлых начал, в ней есть место для темных сил зла, которые неустанно стремятся изничтожить добро. Раньше подобные ситуации объяснялись достаточно просто, чем и подкупались умы неискушенных и даже искушенных людей. Говорилось, к примеру, что есть царские администраторы, которым не нравилась сатира и критика Абая, связь его с политическими ссыльными. Есть местная правящая верхушка, которая возненавидела Абая за его любовь и сострадание к обездоленным. Прекрасная схема, но слишком упрощенная и далекая от жизни. В ней, в жизни, все гораздо сложней и страшней. Ведь верно было сказано еще в древности, что «в своем отечестве нет пророка». Плотным кольцом сомкнулись вокруг Абая его ненавистники и недоброжелатели, мелкие завистники и «большие люди из верхов», которые по традиции считают себя «властителями дум». Поистине великий человек, «благородный муж», и остается им в противовес, по выражению Конфуция, «мелким человечкам».

К порывам юные сердца зову
Я человечность ставлю во главу.
Кто корыстолюбив и бессердечен,
Тот мелкий человек по существу.
Разве безжалостные строки о человеческих пороках казахов не стоит обратить к сегодняшнему дню?
За деньги рады все позорить и чтить,
Мгновенно в любой перекрасившись цвет.

Надо представить себе казахское общество абаевской эпохи в целом. Это — прежде всего колония со всеми атрибутами смеси имперской и колониальной психологии, чванством, самодурством, лизоблюдством, наглостью, внутренней ущербностью. Но это одновременно традиционное общество, где вся жизнь человека на виду, где человека не оставляют в покое с его заботами и переживаниями, а постараются залезть в самую душу, внести семена подозрений и вражды, сплетен в ближайшее окружение. Невидимый человеческому глазу айсберг несовместимости с подлинным величием, большим человеческим сердцем на поверхности всплывал полицейской слежкой, сыском, враждебными действиями, вплоть до покушения на жизнь, клеветой и доносам. Воистину был прав Лермонтов: восстал он против мнений света один как прежде и убит. Но творчество Абая при всей его трагичности, вопреки превратностям судьбы, вопреки всем ненавистникам, крепко вросло в толщу народного сознания и продолжает питать его плодотворными импульсами. Не удалось противникам Абая самое страшное, чего хотели они добиться: сомкнуть кольцо вокруг поэта так, чтобы слово его осталось безответным. Они просчитались в главном. Слово Абая не могло остаться абсолютно неуслышанным.

Особое место в творчестве Абая занимает «Кара соз». Под этим наименованием объединены 45 «Слов» — небольших законченных фрагментов, выраженных в тщательно, художественно стилистически обработанной прозаической форме. Это и непосредственное обращение к читателю, откровенный разговор — собеседование, это и «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет», это и философия жизни отдельного человека на фоне судеб народа. Термин «кара» (черный) в сочетании с термином «соз» (слово) чрезвычайно многозначен: это и обозначение прозы в отличие от рифмованной речи и текста, это и обозначение печали, и, наконец, обозначение, идущее от тюркской традиции, важного, значительного, первостепенного. «Кара соз» по жанру близки к тому, что в чингизовской традиции называлось «биликом», метким изречением, рассказом о жизненном примере, имеющим значение образца. По европейской традиции, это жанр «максим», «афоризмов», «бесед». А по сути «Кара соз» — исповедь. Данное на русском языке название этого произведения «Слова назидания» звучит сухо моралистично, менторски-наставительно. Но с ним приходится считаться как с высказыванием перед лицом мира и прежде всего своей собственной совестью, жанр, известный в мировой литературе со времен Марка Аврелия, Петра Абеляра, Блеза Паскаля и Жан-Жака Руссо. Но для тюркской литературы и казахской в особенности в силу преимущественно эпического характера, — но не только — «обнажение души», обнаруженное в «Словах назидания» — явление беспрецедентное. Исповедь — чрезвычайно ответственный жанр. Он требует от писателя предельной честности и искренности, здесь противопоказаны малейшая фальшь и рисовка. Абай хочет, чтобы его голос не был гласом вопиющего в пустыне. Канва повествования начинается с зачина, казалось бы, сугубо индивидуального: «Хорошо ли я прожил до сегодняшнего дня, но пройдено не мало… Но вот когда уже виден конец пути, когда обессилел и устал душой, я убеждаюсь в бесплодности своих благих стремлений, в суетности и бренности человеческой жизни». Так подводит Абай итог собственной жизни и объясняет решение записать «свои мысли». «Может быть, кому-то придется по душе какое-нибудь мое слово и он перепишет его для себя или просто запомнит, и если нет — мои слова, как говорится, останутся при мне». Но трагизм ситуации не в обычной сентенции по поводу бренности жизни и свойственной ей суете сует. «Хоть и существую я, но поистине мертв. Не могу разобраться, в чем причина: то ли в бессильной досаде на сородичей, то ли в отверженности от самого себя, то ли еще в чем-то. По внешнему виду я вполне здоров, изнутри же мертв. Смеюсь ли, не чувствую радости. Что ни делал, говорю ли, смеюсь ли — все это как совсем не мое, а кого-то иного».

Такая опустошенность обозначает, что человек не получает извне духовных откликов, что не обнаружилось никаких проблесков, никаких опор для уверенности в возможностях окружения.

Суровый счет, предъявленный поэтом своим братьям-казахам, мало что оставляет для утешения. Абай откидывает в сторону всякие внешние обстоятельства и разговор заводит по существу тех ценностей и ориентиров, которые заводят казахов в тупик: ложное самомнение в превосходстве над другими, праздность, леность, индивидуализм и групповщина, мелкое тщеславие, зубоскальство и глупый смех, потеря совести и высоких стремлений, отсутствие согласия и единения, почтение к ворам, злодеями м мошенникам… Откуда вошел в кровь «гордого степняка» целый сонм этих дурных качеств? И это ли есть «мой народ, который я люблю и к сердцу которого я ищу тропу?» Поэтому в упомянутом девятом Слове речь идет не просто о личном духовном самочувствии, а о состоянии и судьбах народа. «Не пойму» — пишет Абай — как я «отношусь к своему народу… питаю к нему неприязнь или люблю? — Если б любил, то без малейшего сомнения одобрил бы его нравы и среди всех черт нашел бы хоть одну, достойную похвалы. Моя любовь не давала бы погаснуть вере, будто мои соплеменники обладают качествами, присущими великому народу. Но нет у меня этой веры.

Основное чувство, пронизывающее «Слова назидания» — это боль по поводу неразвитости основной части и надежда, вера в могущество разума и внутренних потенций, накопленных историей. «Кто отравил Сократа, сжег Жанну д’ Арк, распял Христа? — спрашивает поэт. — Толпа. Значит, у толпы нет ума. Сумей направить ее на путь истинный. Чтобы народ перестал быть толпой, нужны образованные люди, пекущиеся о народе, необходимо возникновение потребности в культуре и самообразовании. Все эти процессы потребуют целеустремленности, махом не перескочишь к высотам культуры. Человек должен как минимум освободиться от нужды в хлебе насущном, ибо только в виде исключения, редчайшего случая кто-то способен преодолеть все препятствия, замыкающие человека в рамки борьбы за существование. Главное в процессе обучения состоит в том, что оно должно принести ученику радость познания. Поэт протестует против «насилия со стороны родителей и мулл, которые убивают в детях искренность».

В педагогической системе Абая первостепенное значение отводится нравственному примеру и языкам. Через родной язык впервые открывается окно в мир. Широта взглядов, общечеловечность обязывает изучать языки других народов.

Испытанный им самим путь приобщения к европейской культуре Абай пропагандирует как всеобще значимый путь приобщения к достижениям европейской цивилизации. «Знать русский язык — значит открыть глаза на мир» — говорит Абай в 25 Слове. «Знание чужого языка и культуры делает человека равноправным с этим народом, он чувствует себя вольно, и если заботы и борьба этого народа ему по сердцу, то он никогда не сможет оставаться в стороне». Отталкиваясь от общего правила, что тот, кто способен воспринимать чужую культуру, делает шаг к более широкому взгляду на мир, учится самокритичности и к преодолению ограниченности, Абай еще раз настаивает: «Русская наука и культура — ключ к осмыслению мира и, приобретя его, можно намного облегчить жизнь нашего народа. Например, мы познали бы разные, но в то же время честные способы добывания средств к жизни и наставляли бы на этот путь детей, успешнее боролись за равноправное положение нашего народа среди других народов земли». Именно в концовке этой фразы, в призыве бороться за «равноправное положение нашего народа среди других народов» лежит самый глубокий корень того обстоятельства, что последующее за Абаем поколение интеллектуалов, объединившихся вокруг Алаш-Орды, воспринял Абая как свою духовную предтечу, как духовного вождя возрождения казахской нации. Это Алихан Букейханов, Миржакип Дулатов, Ахмет Байтурсынов, Магжан Жумабаев, вся блестящая плеяда талантливых деятелей начала и первой трети ХХ века, уничтоженных безжалостной рукой большевистской опричнины. Двигаясь в русле абаевского наследия, последователи Абая смогли поднять его на новую высоту. Прежде всего они создали круг интеллектуального общения, то, чего не доставало Абаю, чувствовавшему себя в духовном вакууме. Абай как Валиханов и Алтынсарин, по сути дела действовали в одиночку, предпринимая индивидуальные усилия. Во-вторых, продолжатели заветов Абая связывали общие нравственные требования с конкретной политической программой обретения независимости и социально-экономического прогресса. Эта высота была утрачена за годы тоталитарного режима. Возврат к ней на новом витке истории, когда Казахстан юридически обрел независимость, был бы лучшим памятником Абаю.

Первым, кто способствовал сбору и изданию полного собрания сочинений, своду данных о жизни и деятельности Абая, был Кокбай Жанатай-улы (1864-1927). Громадная работа по всем линиям абаеведения принадлежит М. Ауэзову. Помимо сугубо научных исследований жизни и творчества классика казахской литературы он благодаря роману «Абай» запечатлел свое имя подле Ибрагима Кунанбаева
HeritageNet
На главную страницу «HeritageNet-Kazakhstan»

Kazakhstan